
Альфонсина Сторни (1892 – 1938)
Латиноамериканская поэтесса1 и писательница, одна из наиболее значимых фигур латиноамериканского модернизма и феминизма. Сторни родилась в Сала Капраска (Швейцария) в семье аргентинского предпринимателя, производившего пиво, который некоторое время жил в Швейцарии. Благодаря этому Альфонсина выучила итальянский язык. Семейный бизнес в Европе не удался, и Сторни перебрались в Аргентину, где в городке Росарио открыли таверну.
В 1907 году Альфонсина примкнула к странствующей театральной труппе, с которой путешествовала по всей стране. В театре она сыграла несколько ролей, в частности, в спектаклях по пьесам Генрика Ибсена, Бенито Переса Гальдоса, Флоренсио Санчеса.
Вернувшись в Росарио, Альфонсина выучилась на учительницу начальных классов, а также сотрудничала с местными журналами Mundo Rosarino, Monos y Monadas и Mundo Argentino.
В 1911 году она переехала в Буэнос-Айрес, пытаясь затеряться в большом городе. В следующем году у неё родился сын Алехандро, незаконнорожденный ребёнок от связи Альфонсины с журналистом из Коронды.
Несмотря на финансовые затруднения, она опубликовала в 1916 году книгу «La inquietud del rosal», а позднее начала сотрудничество с журналом Caras y Caretas, работая при этом кассиром в магазине.
Через некоторое время Сторни познакомилась с такими писателями, как Хосе Энрике Родо (исп. José Enrique Rodó) и Амадо Нерво (исп. Amado Nervo).
Поправив своё финансовое положение, Альфонсина Сторни совершила поездку в Монтевидео (Уругвай). Там она познакомилась с поэтессой Хуаной де Ибарбуру и поэтом Орасио Кирогой, с которыми подружилась на долгие годы. В 1920 году вышла её книга «Languidez», которая принесла ей Муниципальную поэтическую премию (Municipal Poetry Prize) и Национальную литературную премию (National Literature Prize).
Альфонсина Сторни преподавала литературу в школе Escuela Normal de Lenguas Vivas. а также продолжала поэтические опыты. Её поэзия приобрела феминистскую направленность. Неустроенность и одиночество стали сказываться на здоровье поэтессы. Возникшие проблемы эмоционального толка заставили её оставить преподавательскую деятельность.
Сторни путешествовала по Европе, что также повлияло на её поэтический стиль, придав поэзии лиризм и драматизм. Поэзия позднего периода её творчества исполнена эротизмом, несвойственным для литературы этого времени, а также новыми феминистскими идеями – сборники «Mundo de siete pozos» (1934) и «Mascarilla y trébol» (1938).
В 1937 году друг Альфонсины Сторни поэт Орасио Кирога покончил с собой. Это событие, а также обнаруженный у поэтессы рак груди, подвигли её на написание своего последнего стихотворения «Voy a dormir» (Пойду я спать), отправленного ею в октябре 1938 года в редакцию газеты
Смерть Альфонсины Сторни вдохновила Ариэля Рамиреса и Феликса Луна (Félix Luna) на написание песни «Альфонсина и море» (исп. Alfonsina y el Mar), которую исполняли многие певцы, в том числе Мерседес Соса, Тания Либертад (Tania Libertad), Нана Мускури, Mocedades, Андреас Каламаро (Andrés Calamaro) и многие другие.
Несмотря на то, что после смерти писательницы прошло более пятидесяти лет, латиноамериканский художник Aquino нередко включает её образ в свои произведения.
Однажды Сторни назвала в своих стихах мужчин el enemigo, «враги». Многие произведения Сторни фокусируются на унижении мужчинами женщин. Иногда это приобретало форму обвинений в адрес всех мужчин вообще, их лицемерия в отношении женского целомудрия.
Два слова
Этой ночью ты на ушко мне шепнул всего два слова
Безыскусных. Два усталых
От того, что их вовеки повторяют снова, снова.
Умирающих и новых.
Два столь сладких, что блуждая
Меж ветвей, луна застыла
На губах моих. Столь сладких,
Что щекочущего шею муравья отбросить силы
Не хватило.
Два столь сладких.
Что сказать, в любви сгорая? Как на свете жить прекрасно!
Нежных, гладких,
Как разлившийся по телу аромат оливок масла.
Два столь сладких и прекрасных,
Что взметнулись мои пальцы,
Словно ножницы до неба,
И, как в судороге танца,
Попытались звезды срезать.
Твоя сладость
Я прогуливаюсь чинно по тропинке меж акаций,
Мне ладони освежают белых лепестков снежинки,
Легкий ветерок ерошит мои волосы-пружинки,
А душа моя – как будто пенка в ванных знатных граций.
Мне дано тобой сегодня, добрый гений, задыхаться,
С каждым вздохом – вечным, кратким – я делюсь на половинки…
Разве мне взлететь, как бьются в сердце трепетном кровинки?
Ноги обретают крылья, и кружат Хариты в танце.
Твои руки прошлой ночью в пламени моих горели,
Моей крови столько ласки подарить они сумели,
Что был рот наполнен меда ароматными духами.
Я с зарей невинной летней от бесстыдства их боялась
Возвращаться в деревушку и, себя не помня, мчалась,
Позолоченных блестящих мотыльков ловя губами.
Утерянная нежность
Покидает мои пальцы беспричинно нежность ласки,
Покидает мои пальцы…Уносимая ветрами,
Нежность брошена судьбою и блуждает безучастно,
Подберет ли кто бродяжку – нежность, что была меж нами?
Я могла б любить сегодня бесконечно, благодарно,
Я могла б любить любого, кто приблизился незванно.
Никого. Пусты тропинки расцветающего сада.
Лишь утраченная нежность кружит, кружит беспрестанно…
Если этой ночью, странник, тебя в очи поцелуют,
Если ветки тронет тихий нежный сладкий вздох безейный,
Если маленькой рукою вдруг сожмутся твои пальцы,
Что подержит и отпустит, что добьется и исчезнет.
Ты, руки не видя этой, и ни губ, к губам прильнувшим,
Думая, что это ветром соткан призрак поцелуя,
О, небесноглазый странник, ты, разлитую в пространстве,
Спрятанную в волнах ветра, узнаешь меня такую?